не могут или не хотят вспоминать конкретные вещи из детства, особенно связанные с сильными чувствами и отношениями с близкими родственниками. Они могут настаивать, что их мать была «любящей», но будут не в состоянии описать конкретные воспоминания, подтверждающие это утверждение. Истории из их детства могут отражать ощущение одиночества и выжженной земли в смысле взаимоотношений, но при этом они могут настаивать: «На самом деле, это было очень хорошо. Меня все равно воротит от драматических сцен». Как мы упоминали, такая блокировка автобиографических воспоминаний и размышлений о них может быть частично связана с нейрологической адаптацией: реакцией избегания, сформированной из-за заторможенного развития автобиографической памяти правого полушария и ощущений телесных сигналов.
С другой стороны, человек может уделять так много внимания подробностям из своего прошлого, что фактически теряется в них. Это свидетельство амбивалентно-озабоченной модели привязанности, при которой человек предлагает сбивчивую историю. Прошлые события в ней смешиваются с недавними происшествиями из жизни. Озабоченная модель привязанности получила свое название из-за того, что рассказчик оказывается озабочен своими прошлыми и нынешними переживаниями и отношениями. Мы можем рассматривать это как избыточный поток информации в автобиографическую память правого полушария и чрезмерную охваченность эмоциями (возникающими из тела). Человеку с озабоченной моделью привязанности трудно оставаться в теме повествования. Он легко отвлекается на эмоции и воспоминания, отчего история становится сбивчивой.
В последней модели ненадежной привязанности – неразрешенной привязанности – мы имеем дело с человеком, чьи родители вели себя угрожающе или чего-то боялись, когда он был ребенком. Как можно предвидеть, после такой травмы развития в детском возрасте у человека просто отсутствует четкая и ясная история прошлого, в котором он вырос. Модель неразрешенной привязанности делает его повествование бессвязным, особенно когда речь заходит об угрозах, страхе, смерти и других вещах, имеющих отношение к травматическим переживаниям. Они могут заблудиться в подробностях или даже впасть в измененное состояние сознания наподобие транса или диссоциативного ступора, поэтому их история неизбежно будет фрагментарной.
Когда люди работают с пренебрегающей, озабоченной или неразрешенной моделью привязанности, они в равной мере не способны рассказать внятную историю о своем прошлом, но у каждого есть свой особый вид бессвязности. А без логичного повествования им трудно обрести понимание того, что они пережили на самом деле и как стали теми людьми, которыми являются сейчас. Родители с большой вероятностью будут повторять ошибки своих опекунов при воспитании собственных детей. Они будут передавать потомкам модели отношений, унаследованные от предков и лишающие их возможности разобраться в происхождении своих мыслей и чувств.
Но если мы собираемся с мужеством для изучения нашего прошлого, развиваем способность к самоанализу и начинаем рассказывать понятные и связные истории нашей жизни, не убегая от прошлого и не погружаясь в него с головой, то мы начинаем исцелять раны, полученные в детстве. При этом мы перестраиваем внутренние связи мозга и можем лучше помогать своим детям формировать надежную привязанность к нам, чтобы прочные взаимоотношения стали для них устойчивым фундаментом на протяжении всей жизни.
Когда вы понимаете, что больше не вините родителей в том, что они не проявляли к вам должной заботы и внимания в детстве, и освобождаетесь от прошлого, которое вы не создавали, это может быть необыкновенно воодушевляющим переживанием.
После этого освобождения вы можете взять на себя ответственность за продвижение вперед. Мы, клиницисты, называем это субъектностью. Один из родителей сказал: «Я не виноват в том, что со мной произошло, но я отвечаю за свои нынешние поступки». Правда в том, что мы стали такими людьми, как сейчас, и сформировали такие модели поведения потому, что они были частью нашей стратегии адаптации к прежним жизненным ситуациям. Мы находим способы выживания и делаем лучшее, что можем. Иными словами, на жизненном пути мы подстраивались под текущие обстоятельства и делали все необходимое для выживания в наших семьях в детстве. Но в зрелом возрасте такие способы выживания могут превратиться в тюрьму и оказывать глубокое воздействие на систему вознаграждения, регулировку телесных реакций и умозрительную способность понимать свою психику и склад ума других людей.
Мы не обязаны останавливаться на этом, и вы можете освободиться от ограничений, созданных прошлым жизненным опытом. Как и взаимоотношения, модели привязанности могут изменяться в зависимости от обстоятельств. Переосмысление жизни – не просто интеллектуальное упражнение. Оно фактически реорганизует систему вознаграждения, контроля над телесными функциями и способности умозрения. Переосмысление – это глубокий объединяющий процесс в понимании своего «я» и того, как мы становимся частью большого «Мы» в близких взаимоотношениях. Что касается родительских обязанностей, то исследования показывают, что переосмысление собственной жизни позволяет стать такими родителями, какими мы хотим быть.
Дети, которые остро чувствуют изменения в отношении своего опекуна и общении с ним, могут изменить модель привязанности. То же самое справедливо и для взрослых людей. Спутник жизни с надежной привязанностью может помочь неуверенному в себе человеку сделать шаг к более свободному и тесному общению с другими. Мы всегда открыты для перемен! Надежную привязанность нельзя заработать, но ее можно усвоить. Дэн однажды работал с мужчиной старше восьмидесяти лет, которому удалось преобразовать свою стратегию отношений и изменить модель привязанности в сторону более тесных и любящих отношений с супругой и всей своей семьей. Его жена даже поинтересовалась у Дэна, не снабдил ли он ее мужа новым «трансплантированным мозгом».
Мы не обязаны позволять былым переживаниям определять нашу нынешнюю жизнь и стиль воспитания детей. Мы можем изменить свою историю, а следовательно, изменить будущее наших детей и внуков.
Мы не обязаны позволять былым переживаниям определять нашу нынешнюю жизнь и стиль воспитания детей.
Фактически исследования показывают, что даже если родителям приходится зарабатывать надежную привязанность, создавая внятное повествование о своем прошлом, то они могут воспитывать детей не менее эффективно, чем те, кому выпало более счастливое детство и кому с самого начала повезло получить «надежную привязанность к родителям».
Уже несколько лет Дэн пользуется хорошей аналогией, чтобы встретиться лицом к лицу с нашим прошлым. Представьте, будто детская травма – это укус собаки. Если злобный пес кусает вас за руку и вы отдергиваете ее, то он вонзает зубы еще глубже, а ваше сопротивление лишь усугубляет травму. Но если вместо этого вы засунете руку ему в глотку, то он подавится, задохнется и разожмет челюсти. Тогда у вас появится шанс минимизировать ущерб и ускорить выздоровление. Точно так же и с травмой. Мы естественным образом отстраняемся от размышлений о ней, не желая переживать болезненные воспоминания. Мы думаем: «Это осталось в
